5.09.2015г.13 сентября мощи святителя Николая Японского в Находкинской епархии.

Подробности
Просмотров: 3753

 

В 2015 году отмечается 45-летие прославления архиепископа Николая Японского в лике равноапостольных. По этому случаю готовится также визит в Приморскую митрополию делегации Сендайской епархии Японской Автономной Православной Церкви. Как ожидается, делегация, возглавляемая архиепископом Сендайским Серафимом, пробудет в Приморье с 10 по 15 сентября. Она доставит для храмов митрополии частицы мощей святителя Николая.

13 сентября нашу епархию посетит делегация Японской Православной Церкви во главе с  архиепископом Сендайским Серафимом.

Владыка Серафим планирует доставить частицу мощей святого равноапостольного Николая Японского и преподнести ее в дар нашему Кафедральному собору.

13 сентября в 9:00 будет отслужена Архиерейская Божественная литургия, затем молебен святому равноапостольному Николаю Японскому.

 

*********************

 

Святитель Николай Японский: Сначала любовь

ПРОТОИЕРЕЙ СЕРАФИМ ГАН|

«В начале надо завоевать любовь, а затем нести слово». архиепископ Николай (Касаткин)

 

Недружественная Япония

Первым проповедником Христа в Японии явился испанец, Франциск Ксавье, католический монах-иезуит. Первоначально миссионерское дело католика и его сподвижников отцов-иезуитов увенчалось успехом, и многие принимали христианство, включая и японских князей Оунго, Арима и Омура (1582 г.).

Но иезуиты, подчеркивая внешнюю, обрядовую сторону веры, и не стремясь к апостольской проповеди в духе любви и смирения, а к насилию и угрозам, не сумели укрепить христиан-японцев в католической вере, и в душе многие оставались язычниками. Иезуитское миссионерское движение, к сожалению, сопровождалось политиканством и интригами, т.е. явным и горячим желанием подчинить Японию Ватикану, что и вызвало отрицательное влияние на японские сердца и жестокое преследование новообращенных, искренно принявших католичество, как свидетельствует историк христианства в Японии:

«Несмотря на повсеместное распространение в XVI веке, христианство не оказало почти никакого влияния на национальную этику и характер японцев. Если в первые века христианства гонения не могли уничтожить его, а только еще более укрепляли, то здесь этого не видно. Причина в указанном различии приемов распространения христианской веры. Грубое насилие иезуитов не могло, конечно, привить в сердцах новообращенных того, что давала проповедь любви и мира истинных и ближайших учеников Христа» («Русский паломник» 1912 г., стр. 492).

Языческие религии японцев синто, буддизм и конфуцианство, а также и иезуиты с разными миссионерствовавшими сектантами создали индифферентного японского человека, равнодушно относящегося к религии и будущей жизни. В своей книге «Вся Япония» преподаватель Токийского университета г-н Чемберлен приводит слова видного общественного деятеля того времени г-на Фукузава:

«Для меня не существует между разнообразными религиями, называющимися буддизмом, христианством или иначе, большего различия, чем между зеленым чаем и черным. Мало имеет значения, пьете ли вы один чай или другой. Самое главное – это дать возможность в волю его отведать и оценить тем, которые никогда не пили чая. То же самое и относительно религии. Ведь жрецы – это нечто вроде торговцев чаем: но я не думаю, чтобы они имели резон хулить чужой товар ради большей прибыли от своего. Единственное, что они должны делать, это обладать доброкачественным материалом и продавать его возможно дешевле».

Религия же синто не содержит в себе учения о вечной загробной жизни, что и способствовало безразличию к вере японцев, не ожидавших вознаграждения за добродетели, а за грехи осуждения.

В японской исторической литературе впервые появляются сведения о русских, или, как их называли тогда японцы, «ака-хито», т.е. красные люди, в XVII веке в связи с появлением казаков на Дальнем Востоке.

По занятии Владимиром Атласовым Камчатки от него были получены русским правительством первые сведения  о земле Узакинской, т.е. Японии.

Открытие казаками Курильских островов приблизило нас к Японии. Петр Великий посылает несколько экспедиций для исследования и описания этой страны, но они были неуспешны. Японцы с недоверием и опасением относились к русским, о завоеваниях которых они уже слышали.

Сведения о стране-отшельнице в России, как и вообще в Европе, были чрезвычайно скудны. Посылавшиеся для установления дружеских отношений экспедиции не имели успеха.

Первой экспедицией, которая достигла Японии и посетила города Хакодате и Мацумае, была экспедиция Лаксмана в 1792 г. (К.В. Сахаров «История Японии», Токио, 1920 г. стр. 67). Японцы встретили экспедицию весьма дружественно, но отказались вести переговоры об установлении торговых отношений, не разрешив Лаксману и посетить столицу империи – Иеддо. Тем не менее, это было первое официальное свидание представителей двух государств.

Александр I вновь сделал попытку завязать отношения с Японией, послав в качестве посла Н.П. Резанова. Но ответ японского правительства был отрицательным – Япония не пожелала вступить в дружеские отношения с «неизвестным государством» и просила посольство как можно скорее оставить берега Японии (там же стр. 72). Только в 1854 г. прибывший в Нагасаки с эскадрой адмирал Путятин добился открытия сношений России с Японией.

Отрицательное отношение Японии к возможности появления на ее островах русских объясняется историческими условиями, вследствие которых не только был воспрещен въезд в эту страну иностранцам, но и воспрещен под страхом смертной казни выезд из пределов Японии ее гражданам.

При таком положении в Японии не могли появиться русские миссионеры. Русская Православная Церковь выступила на ниве миссионерского делания в Японии только в конце XIX века после установления дипломатических отношений между этими странами.

В 1858 г. при русском консульстве в Хакодате был построен консулом Гошкевичем первый русский храм в Японии (протоиерей Николай Пономарев «Христианство на Дальнем Востоке»).

Христос, «хотящий всем спастися и в разум истины приити», не оставил Японию, как увидим в данном повествовании об Его избраннике, Преосвященном Николае, озарившем страну «Восходящего Солнца» светом Христова учения и просветившем многих святым крещением, с огненной ревностью создавая Японскую Православную Церковь.

Ряса от Владыки

Архиепископ Японский Николай, в миру Иван Дмитриевич Касаткин, родился 1 августа 1836 г. в селе Егорье-на-Березе Смоленской губернии, Бельского уезда от христолюбивых родителей.

Детство будущего миссионера не было легким. Мать его, Ксенья Алексеевна, преставилась в 34-летнем возрасте, оставив 5-летнего Ивана и еще двух малолетних детей. Отец его, диакон Дмитрий, усердно служил Церкви, достойно и примерно неся свое звание, подавая добрый пример детям. Жилось им трудно, но нужда и лишения выработали в Иване удивительную силу воли и целеустремленность.

Учился он всегда первым. Окончив успешно Бельское духовное училище, он поступил в Смоленскую духовную семинарию. Семья жила в такой бедности, что Иван вынужден был 150 верст до Смоленска, где он учился, проходить пешком. Блестяще закончив семинарию, он был направлен в Санкт-Петербургскую духовную академию.

Так вспоминал свои памятные академические годы архиепископ Николай («Богословские труды» № 14, стр. 10):

«Будучи от природы жизнерадостен, я не особенно задумывался над тем, как устроить свою судьбу. На последнем курсе духовной академии я спокойно относился к будущему, сколько мог, веселился и как-то отплясывал на свадьбе своих родственников, не думая о том, что через несколько времени я буду монахом. Проходя как-то по академическим комнатам, я совершенно машинально остановил свой взор на лежащем листе белой бумаги, где прочитал такие строки: «Не пожелает ли кто отправиться в Японию на должность настоятеля посольской церкви в Хакодате и приступить к проповеди Православия в указанной стране». Подписалось несколько человек, но все хотели ехать женатыми священниками. А что, не поехать ли мне? – спросил я себя. Да, нужно ехать, – прозвучало в совести, – только не женатым. Что-нибудь одно: или семейство или миссия, да еще в такой дали и в неизвестной стране, и в этот же день за Всенощной я уже принадлежал Японии».

На следующий же день молодой студент сообщил ректору о своем намерении и подал прошение о постриге с назначением в Японию, на что ректор и митрополит Санкт-Петербургский выразили согласие. Ивана облачил в монашество с наречением имени Николай, епископ Нектарий, сказавший при постриге (Б.т. № 14, стр. 11):

«Не в монастыре ты должен совершить течение подвижнической жизни. Тебе должно оставить самую Родину, идти на служение Господу в страну далекую и неверную. С крестом подвижника ты должен взять посох странника, вместе с подвигом монашества тебе предлежат труды апостольские».

В июле 1860 г., взяв с собой свою любимую икону Смоленской Божией Матери, отправился молодой миссионер-священноинок Николай в страну языческую. Ехать тогда пришлось через Сибирь. В Николаевске отец Николай зимовал, и здесь познакомился с Преосвященным Иннокентием (Вениаминовым), будущим митрополитом Московским и Коломенским, явившимся в его очах новым святителем Стефаном Пермским. Отец Николай пробыл почти год у него. Святитель отечески обласкал юного миссионера, много говорил ему о будущем деле, давал всякие наставления, делился миссионерским опытом.

«А есть ли у тебя ряса-то хорошая?» – спросил раз Владыка. «Конечно, есть». Однако Владыке академическая ряса не понравилась. «Поедешь туда, все будут смотреть, какой-де он, что у них за священники. Нужно сразу внушить им уважение. Покупай бархату». Бархат куплен. Владыка вооружился ножницами и выкроил рясу для отца Николая. «Вот, так-то лучше будет. А есть ли крест?» Креста еще не было: он дожидал отца Николая в Хакодатэ. «Ну, возьми хоть вот этот», – сказал Владыка, надевая на шею отцу Николаю бронзовый крест за Севастопольскую кампанию, – он хоть и не совсем по форме, да все-таки крест, а без него являться к японцам не годится. Да и не одни японцы, но и европейцы будут смотреть». В таком импровизированном костюме отец Николай ступил на японскую почву.

Спящая невеста

«Когда я ехал туда, – вспоминал архиепископ, – я много мечтал о своей Японии. Она рисовалась в моем воображении как невеста, поджидавшая моего прихода с букетом веры в руках – с крестом. Вот, пронесется в ее тьме весть о Христе, и все обновится. Приехал, смотрю – моя невеста спит самым прозаическим сном и даже совершенно не думает обо мне… Тогда я был молод и не лишен воображения, которое рисовало мне толпы отовсюду стекающихся слушателей, а затем последователей Слова Божия, раз это слово раздается в этой стране».

Таковы были мечты юного миссионера, но действительность оказалась не отвечающей им даже и в малой мере. Проповедь христианства была в Японии запрещена под страхом смертной казни. Это было первое препятствие к миссионерской деятельности.

Второе и чрезвычайно важное обстоятельство, неблагоприятное для проповеди Православия, было враждебное отношение японцев к иноземцам и ко всему от них исходящему. Слишком долго Япония пребывала в положении запретной страны для иностранцев и слишком плохую память о себе оставили европейцы.

Третье обстоятельство, усложнявшее не только проповедь, но и непосредственные сношения с японцами, было незнакомство отца Николая с их языком, весьма трудным для изучения. Увеличивало трудности проповеди Православия и недоброжелательностью к русским живших в Японии европейцев.

Все эти препятствия необходимо было преодолеть юному миссионеру, дабы приступить к исполнению своего заветного желания – огласить японцев словом Истины. Первым делом отец Николай принялся изучать японский язык, проявив при этом не только богатые способности, но и непреодолимую силу воли. Как приходилось отцу Николаю изучать японский и как относились к русскому миссионеру европейцы, предоставим свидетельствовать японцу.

Воспоминания г. Янагита Токичи, имевшего в г. Хакодатэ учебное заведение «Хокумонся», в числе преподавателей которого состоял некий англичанин Брайкстон:

«Пришел как-то, говорил Янагита, в нашу школу проживавший в то время в Хакодатэ русский проповедник Николай. Ничего не говоря, зашел в класс и стал внимательно слушать, как ведется преподавание. С этого дня он стал появляться в школе ежедневно и слушал лекции наравне с другими воспитанниками. Посещение русским проповедником нашей школы породило в публике толки, что школа Янагита, якобы, занимается преподаванием христианских догматов, и я немедленно приказал директору школы Сузуки отказать проповеднику Николаю в посещении ее. Однако Сузуки доложил мне после, что проповедник Николай не подчинился распоряжению и продолжает без стеснения посещать занятия. Я был возмущен.

Случайно встретившись с англичанином Брайкстоном, я посоветовался с ним, как мне поступить с Николаем. На это англичанин ответил: «Вот пустяки, вызовите его к себе и категорически заявите ему, чтобы он прекратил хождение в школу, а если он не послушает, то вытолкайте его в шею». Пойти на такую грубость я не решился, а решил повидать Николая и лично запретить ему посещение школы.

На следующий день, когда он показался в школе, я остановил его и заявил, что его посещения причиняют мне очень много неприятностей и что я требую прекратить это. Проповедник Николай возразил мне с улыбкой: «К чему такие строгости? Отказаться от посещения училища я не могу». Тогда я заявил: «Вот что, этот дом мой, и я требую, чтобы Вы больше здесь не появлялись, в противном случае я вынужден буду применить против Вас силу». «Ну, что же, если Вам доставит нравственное удовольствие побить меня, тогда бейте, пожалуйста, скорее; от посещения же этой школы я все-таки никогда не откажусь», – улыбаясь, сказал Николай.

При виде такой твердой решимости Николая, я начал было уже сожалеть, что сразу же не расправился с ним, как советовал мне Брайкстон. Но т.к. теперь момент был уже упущен, то я решил воздействовать на Николая миролюбивым путем. Я объяснил ему, что его посещение нашей школы вводит многих в заблуждение; публика смотрит на нашу школу, как на место, где ведется проповедь христианства, и что все это мне страшно неприятно. Николай спокойно выслушал это и, указав на соседний пустырь, спросил меня: «Какого Вы мнения об этом участке?»

Должен заметить, что рядом с нашей школой жил некий Сиратори, занимавшийся приготовлением мисо. Пустырь был обнесен поломанным забором и, очевидно, никогда не убирался, т.к. был до крайности запущен; он являл собою полный контраст саду нашей школы, содержавшемуся в идеальной чистоте. Склад для мисо скорее был какой-то сарай, а не склад. На вопрос Николая я ответил, что участок действительно грязен. «Да, поистине, грязен», – сказал Николай.

«Всякому из нас тяжело смотреть, когда рядом с его чистым садом находится грязный, запущенный сад соседа. Некоторые берут на себя смелость и труд привести такой сад в чистый вид. Если Вы уразумели смысл моих слов, то Вы поймете, что нет никакого вреда в том, что я прихожу в Вашу школу и знакомлюсь с преподаванием в ней, тем более, что с моей стороны не было никаких попыток проповедывать в ней свою религию. Кроме этой школы, я посещаю также и буддийскую школу при храме секты «Синсиу» и ежедневно слушаю там проповеди, и во всех случаях, когда у меня возникают сомнения, я не стесняюсь расспрашивать. В этом и состоит все мое занятие. Пусть там говорят, что хотят, но это так. Вы не должны бранить меня за то, что я посещаю Вашу школу».

Я не знал, что возразить Николаю. Пошел к Брайкстону и передал ему содержание нашего разговора. Тот страшно возмутился, стал стучать по столу и ругать меня: «Что это, японцы – кули что ли? Неужели Вы не знали, что ответить на такую грубость и оскорбление? У нас, англичан, даже 5-летний ребенок не снес бы такой дерзости и, наверное, размозжил бы череп этому Николаю. Да и вообще говоря, какое ему дело до того, грязно здесь или чисто. Ведь он находится заграницей, а не у себя в России. Подобные нотации – оскорбление для Японии. Предлагаю Вам немедленно отправиться к этому Николаю и расправиться с ним по-настоящему, даже если бы это стоило Вам жизни; думаю, что Вы не пожалеете ее для восстановления чести Вашей родины».

Эти слова возмущения Брайкстона до сих пор еще свежи в моей памяти. Использовав все возможные средства воздействия на Николая, я, в конце концов, обратился к Брайкстону с просьбой написать мне на листе бумаги по-английски следующую фразу: «Русскому священнику вход воспрещается». Эту надпись на следующий день я наклеил на школьные ворота.

Однако и эта мера оказалась бесполезной: Николай, придя в тот же день в школу и заметив надпись на воротах, сорвал ее, сунул себе в карман и как ни в чем не бывало вошел в школу. На следующий день он пришел опять, и так продолжалось долгое время. Мы с Брайкстоном были так поражены этой настойчивостью Николая, что больше уже не пытались запрещать ему посещение школы» (А.С. Юша «Кто настойчивее», Сборник «На Востоке», Токио 1935 г.).

Это воспоминание о первых годах жизни и деятельности отца Николая приведено здесь полностью потому, что простыми житейскими словами характеризует оно, как приходилось знакомиться отцу Николаю не только с языком и способами преподавания, но с самими японцами, их характером и нравами, их религией и нравственным учением, какую силу и выдержку надо было проявлять православному миссионеру, проповедь которого вызывала первое время только вражду и осуждение, так что даже и простое появление в школе уже принималось в обществе с осуждением не только его самого, но и владельца этой школы.

Можно из этого судить, с каким трудом приходилось отцу Николаю на первых порах заводить знакомства с японцами и завоевывать себе положение в обществе, где он был нежелательным лицом не потому лишь, что был иностранцем, но, главное, потому, что был проповедником христианства, проводником, следовательно, новых европейских идей, заранее осужденных японским обществом и признанных вредными для общественной и государственной жизни.

Иллюстрирует этот рассказ и ту вражду, которую встретил отец Николай со стороны европейцев, не всех, правда, но многих, обострявших отношение японцев к проповеднику Православия.

Простой народ – купцы, ремесленники – не показывали особой ненависти, они скорее с любопытством встречали иностранца, ростом чуть не вдвое выше обычного японца (Преосвященный был очень высок). Однажды, когда он вошел в лавку, чтобы купить что-то, вся площадь покрылась народом, всем было любопытно посмотреть на «идзина». Увидя, наконец, отца Николая, толпа приветствовала его оглушительным криком, добродушно смеясь над ним. «Да, – прибавлял Преосвященный, рассказывая эту историю, – было время, когда на нас смотрели, а теперь хоть бы кто, – даже досадно».

Как видно, «невеста» встретила пришельца недружелюбно, и это зажгло пламенное желание будущего апостола Японии изучить историю, литературу, культуру, религию, язык и дух народа, чтобы узнать, в какой мере осуществимы там надежды на просвещение страны евангельской проповедью. Чем больше он знакомился со страной, тем более убеждался , что духовные искания японцев остаются неудовлетворенными и что очень близко время, когда слово Евангелия громко раздастся там и быстро пронесется из конца в конец империи.

Через 8 лет отец Николай в совершенстве овладел японским литературным языком, изучил японскую историю и культуру, зная их лучше многих других японцев, о чем свидетельствует его труд «Сеогуны и микадо», который и поныне актуален.

Жрец

Трудно было молодому миссионеру бороться с язычеством и отношением японцев к чужеземным христианам:

«Каково же было мое разочарование, когда я, по прибытии в Японию, встретил совершенно противоположное тому, о чем мечтал! Тогдашние японцы смотрели на иностранцев, как на зверей, а на христианство, как на злодейскую секту, к которой могут принадлежать лишь отъявленные злодеи и чародеи».

Ради возжжения сердец языческих искрой веры православной и сопричтения их избранному стаду верных, отец Николай подвизался на миссионерском поприще усердно и благоговейно, с незлобием претерпевая многоразличные искушения, беды, лишения, скорби и напасти, совершенно отвергая себя, со смирением уповая на милость Божию.

«Один Господь знает, – впоследствии вспоминал он, – сколько мне пришлось пережить мучений в эти первые годы. Все три врага: мир, плоть и диавол – со всею силою восстали на меня… Много нужно силы душевной, великое углубление религиозного чувства, чтобы побороть все это».

Но испытывавший отчаянное положение миссионер, ободряясь утешительными словами Спасителя: «претерпевший же до конца спасется» (Матф. 10, 22) – ревностно продолжал труд, занимаясь по 14 часов в сутки, не зная утомления.

7 лет подвизался отец Николай, и на 8-м году пребывания своего в Японии, вкусил он сладость широкого успеха в апостольском своем делании, оказавшись победителем над многолетними искушениями, мучениями и одиночеством. В первые годы своей деятельности в церкви при русском консульстве в г. Хакодатэ, смиренный священноинок Христов познакомился с синтоистским жрецом, самураем Савабе, о котором писал он в своем рапорте 15 января 1872 г. Святейшему Синоду следующее:

«Мирно и безмятежно жил Савабе в язычестве. Будучи жрецом древнейшей в городе кумирни, он пользовался уважением народа, получая значительные доходы и зная только довольство и счастье… Горд он был своим отечеством, верой своих предков, а потому презирал иностранцев, ненавидел их веру, о которой имел самые неосновательные понятия».

Савабе ненавидел и отца Николая, якобы хотящего посеять среди язычников-японцев измену и погубить страну, говоря: «Вас, иностранцев, нужно всех перебить. Вы пришли сюда соглядать нашу землю. А ты со своей проповедью всего больше повредишь Японии».

– А знаешь ли ты мое учение? – спросил отец Николай.

– Нет, не знаю, – ответствовал Савабе.

– А разве справедливо судить, а тем более осуждать кого-нибудь, не выслушавши его? Разве справедливо хулить то, чего не знаешь? Ты сначала выслушай да узнай, потом и суди. Если будет худо, тогда и прогоняй нас отсюда. Тогда ты будешь справедлив.

– Ну, говори, – прорычал самурай, не скрывая злобы.

И тут произошла первая огласительная беседа будущего святителя с язычником-фанатиком. Высоконазидательные слова миссионера о Боге, грехе, о бессмертии души глубоко тронули озлобленное языческое сердца жреца, Савабе ушел задумчивый и стал часто приходить к русскому иноку, подобно тому, как Никодим, тайный собеседник Христов, приходил к Божественному Учителю своему.

«Какова была моя радость, – впоследствии рассказывал архиепископ, – когда я стал замечать, что мой собеседник с напряженным вниманием стал прислушиваться к изложению нового, неведомого ему учения, и его дотоле горделивая мысль стала смиренно склоняться перед поражающей истиной! Видимо, Сам Бог направил его мысли на истинный путь».

Так положено было начало православной проповеди в Японии. Через некоторое время отец Николай дал Савабе Новый Завет, который тот прочел с большим интересом.

«Открыто читать эту книгу я не мог, – рассказывал потом на церковном соборе сам Савабе, – а читать хотелось. Вот я выдумал читать в то время, когда совершал службы в своем мия (синтоистском храме). Положишь перед собой Евангелие вместо языческого служебника, да и читаешь, постукивая барабан».

И сей японский Савл всем своим сердцем уверовал во Христа, приняв твердое решение«родиться от воды и Духа»(Иоан. 3, 5). Омывшись в купели святого крещения с именем Павел, в честь святого апостола, которого особенно почитал отец Николай, Савабе привлек к вере своего друга, врача Сакая, во святом крещении Иоанна, который впоследствии сделался другим светочем Православия в Японии. Приняв крещение, он сразу бросил все свои привычки, все слабости, и из язычника стал подвижником.

В какой обстановке приходилось работать отцу Николаю и какое значение имело для него обращение Савабе, можно судить по его письмам к митрополиту Исидору 14 сентября 1861 г.:

«В настоящее время ко мне ходит один жрец древней религии изучать нашу веру. Если он не охладеет или не погибнет преждевременно (за принятие христианство положена смертная казнь), то от него можно ожидать многого. У него уже готовы планы, как он будет проповедывать христианство…

Я жду в скором времени из Пекина Библию и богослужебные книги на китайском языке. А скоро, быть может, приедут из Иеддо два или три ученых, при помощи которых мой жрец приступит к переводу священных книг с китайского языка на японский».

20 апреля 1865 г.:

«Жрец, пожелавший у меня учиться секретно христианской вере, почти готов к крещению. Я рассказал ему священную историю Ветхого Завета. Сначала он вкратце дома записывал то, что слышал от меня, но потом стал прямо писать с моих слов; таким образом, мы перевели с сокращениями священную историю Ветхого Завета, составленную протоиереем Богословским. После небольших поправок этот перевод можно и напечатать… Вместо истории Нового Завета мы прочитали Евангелие, при чем я объяснил новообращенному почти все вероучение нашей Церкви.

Жрец этот с нетерпением ждет крещения и подает мне большие надежды: ему 32 года, безукоризненного поведения, хорошо образован, умен, красноречив и всею душею предан христианству. Единственная цель его жизни теперь – послужить отечеству распространением христианской веры, и мне приходится постоянно останавливать его просьбы из опасения, чтобы он не потерял голову прежде, чем успеет сделать что-нибудь для этой цели.

В добавок еще: этот жрец здесь, в Хакодатэ, составляет центр кружка лучшей по образованию и стремлениям молодежи, так что через него я могу находить и других, избранных друзей его, из которых один учится христианству, другие два изъявили желание.

Дальнейшие мои виды следующие: двое из этих друзей скоро должны отправиться в Иеддо по своим делам. Через них я надеюсь найти несколько образованных и способных людей из желающих познакомиться с христианством (а таких людей множество в Японии) и подставить ими в моем доме слуг, чтобы по крайней мере дома свободно говорить о христианстве. Между тем, получу из России литографический прибор и, таким образом, если Бог благословит, буду мало-помалу подготовлять проповедников христианской веры и христианские книги» (Письма отца Николая цитируются по Русской Церковной Истории Е.Н. Сумарокова).

Исповедники

Из новообращенных главными помощниками русского богопроповедника были Павел Савабе, Иоанн Сакай и их друг Иаков Урано. Число принимающих учение Христово и святое крещение постепенно росло и увеличивалось.

«Признаки того, что угодно Богу просвещение Японии светом Евангелия, – писал святитель, – выясняются все более… С каждым днем число обращенных растет».

К концу 60-х годов XIX века отец Николай обратил в Православие 12 японцев и до 25 огласил, – это при запрещении японцами под страхом смерти принимать христианство и при чрезвычайно строгом отношении отца Николая к допущению крещения оглашенных. Так в 1868 г. зародилась Японская Православная Церковь.

Видя, что дело началось, и веруя, что оно не остановится, пока не покроет всей Японии, отец Николай отправился в Россию хлопотать об открытии Японской духовной миссии.

В 1870 г. Святейший Правительствующий Синод открыл Русскую Православную Миссию в Японии, назначив ее начальником отца Николая с возведением в сан архимандрита. Русским помощником отца Николая был иеромонах Анатолий (Тихай), кандидат Киевской Духовной Академии, бывший афонец, почти за год он изучил японский язык настолько, что мог совершать богослужения и проповедывать на нем.

Но, несмотря на все это, миссия с ее начальником и проповедниками Павлом Савабе, Иоанном Сакаем, Иаковом Урано, Иоанном Ону, ставшим впоследствии первым епископом-японцем, рукоположенным в 40-х годах ХХ века Русской Зарубежной Церковью, и другими, испытывала гонение, нищету, скорби и тесноту. Средства были отпущены из России самые ничтожные, а расходы были огромные.

Надо было содержать семьи лиц, уволенных со службы за принятие христианства, принимать и кормить слушателей, приезжавших из провинции, содержать катехизаторов-мирян. Община жила братски, как в первые годы христианства, делясь друг со другом своими скудными достатками: Павел Савабе продал свою саблю и самурайское облачение, врач Сакай приносил на общую пользу все, что зарабатывал своим врачебным искусством.

Измена вере традиционной считалась преступлением в Японии и наказывалась преследованием, заключением и даже смертной казнью. Так и Павел Савабе, возведенный в степень катехизатора, удостоился спасительного заключения во славу Божию, он был брошен в подземелье вместе с 8-ю другими христианами; свыше 100 человек вызывались на допросы. Среди них многие еще не были крещены. Но никто не стал отступником, враги Христа не услышали ни одного слова боязни даже от жен и малых детей.

Но послал Господь избранным Своим облегчение проведением закона о свободе вероисповедания японским правительством, и исповедники были освобождены. О сем святитель пишет:

«Как только наши христиане, бывшие в тюрьме, были выпущены на свободу, вдвое большее количество новых лиц пришло узнать о Христе. То в том, то в другом месте, слышно, желают иметь христианского проповедника. Господь попустил нас испытать гонение, но набежавшая туча пронеслась уже мимо. И как гроза оживляет край природы, то и минувшее испытание воспламенило еще больше и без того полные ревностью сердца чад Христовых. Какой благодатный час, какая рабочая пора!»

Токийский приход

В 1872 г. миссия переселилась в Токио. При миссионерском управлении были открыты духовная семинария и женское училище, которые воспитывали будущее духовенство и женщин-христианок. Здесь жил отец Николай в весьма скромных условиях:

«…Мое жилище – одна комната на чердаке, по точнейшему измерению 11 кв. футов. Вычтите из этого пространство, занимаемое столами, стульями и подобием сделанного дивана, заменяющего мне кровать; высота – стать в ней во весь рост человеку такого роста, как я, едва можно. Разочтите, сколько воздуха в таком жилье. И в нем однако, происходит катехизация 20-ти человек. Сидеть уже не спрашивайте, как сидеть… к счастью, еще 2 окошка, одно наискось другого. Если погода посылает ветерок, то ничего. А если нет веяния воздуха – духота нестерпимая»… («Прав. обозрение», 1874 г.)

В 1872 г. архимандриту Николаю удалось приобрести для миссии участок земли с несколькими зданиями в центре Токио, на высоком холме Суругадай. Здесь были построены церковь, школа на 50 человек, квартиры для миссионеров и учителей, духовное училище, ставшее в 1878 г. семинарией.

Отец Николай считал необходимым совершение богослужения на японском языке. Брат отца Анатолия, регент Иаков Тихай, создал церковный хор из японцев и переложил обиход Всенощного бдения, Божественной литургии и треб.

Ни начальник миссии, ни отец Анатолий не могли, по японским законам, ездить вглубь страны. Это делало необходимым иметь священнослужителей-японцев.

В 1874 г., под председательством архимандрита Николая, состоялось совещание катехизаторов, на коем постановили  рукоположить лучшего катехизатора Павла Савабе во иереи, а сподвижника его, Иоанна Сакая, во диаконы. Обращаясь к совещанию, Павел Савабе сказал:

«Я, грешный и недостойный раб, был выбран во священники. Но, считая священное служение очень тяжелым и высказав разные другие причины, отказался было от священного сана. Но на это я не получил от Церкви разрешения. До настоящего времени  пораженный, я не нахожу слов. Одно только могу прямо сказать – именно, что все мы всецело предали себя на служение Церкви и поручили себя водительству духовного отца нашего. Повинуясь его увещаниям, я нашел своим долгом согласиться на требование Церкви и с благоговением подчиняюсь ее велению»…

12 июля 1875 г. они были рукоположены Преосвященным Павлом, епископом Камчатским.

Благоуспешное распространение веры вынудило архимандрита Николая подать прошение Святейшему Правительствующему Синоду об учреждении архиерейской кафедры в Японии. 17 марта 1880 г. Святейший Правительствующий Синод постановил хиротонисать архимандрита Николая во епископа Ревельского, викария Рижской епархии с назначением в страну «восходящего солнца». 30 марта того же года в Александро-Невской Лавре хиротонию «избранного и нареченного» архимандрита Николая совершили митрополиты трех столичных кафедр: Санкт-Петербургский Исидор, Киевский Филарет, Московский Макарий и другие иерархи Русской Церкви.

Вернувшись в Японию, епископ Николай приступил к строительству токийского Воскресенского кафедрального собора. Собор был воздвигнут добровольными пожертвованиями русских и японцев. Восхищаясь великолепным собором, епископ Николай писал:

«Храм – положительно замечательнейшее здание в столице Японии, здание, о котором слава разнеслась в Европе и Америке еще прежде его окончания, и которое ныне, будучи окончено, по справедливости вызывает внимание, любопытство и удивление всех, кто бывал в Токио».

Торжественное освящение собора состоялось 1 февраля 1891 г. Хор под управлением Иакова Тихая пел по-японски.

В сей завершительный период жизни и деятельности, Преосвященный Николай занимался преподаванием богословских предметов, переводом священных и богословских книг, начатым им еще в Хакодатэ, неутомимыми административными делами, обозрением храмов и общин и созыванием Церковных Соборов для поддержания духовенства и паствы юной Японской Церкви.

Самыми интересными эпизоды в жизни Церкви были ее ежегодные Соборы, которые обыкновенно заседали в величественном токийском соборе Воскресения Христова. На Соборах обсуждались церковно-миссионерские дела, избирались кандидаты во пресвитеры и диаконы. Святитель регулярно объезжал паству, совершая богослужения, проповедуя, посещая дома верующих, крестя новообращенных.

При миссии издавались богослужебные книги на японском языке и журналы духовно-нравственного характера. Громаден труд архиепископа по переводу богослужебных книг, коим он занимался от прибытия в Японию до одра смертного, на котором он закончил перевод коленопреклонных молитв, читаемых на Великой вечерне в день Пятидесятницы. Библия была переведена со славянского текста, как наиболее точного, причем Владыка сверял его с греческим, латинским и английским текстами.

Владыка Николай составил русско-японский словарь и словарь духовных терминов, которых не было прежде в японском языке. Так Бог был объяснен как Существо не только абсолютное, но и личное, Рай – объяснен вместо нирваны, дано было православное понимание свободной воли и т.д.

Владыка Николай сделал для японцев то же самое, что святые равноапостольные Кирилл и Мефодий для славян; он создал для них христианский язык и стремился поднять их до понимания Евангельского и богослужебного языка.

Война

Между Японией и Россией назревал конфликт. В ночь с 26 на 27 января 1904 г. начались военные действия, нарушившие мирное течение миссионерской деятельности Владыки. Как истинный пастырь своего стада, Преосвященный Николай в грозные годы войны не покинул Японии и остался со своей паствой.

«Японская Церковь не может быть без епископа, поэтому я остаюсь здесь», – докладывал он Святейшему Правительствующему Синоду.

С началом войны на миссию, ее начальника и всех православных японцев обрушились яростные потоки злобы, ненависти и клеветы. Раздавались настойчивые призывы к уничтожению православного собора. По признанию самих японцев, миссия и ее собор уцелели только благодаря тому, что счастье в войне оказалось не на стороне русских.

С первых же дней войны, благословив свою паству молиться о даровании победы японскому народу, Владыка Николай, как истинный патриот своей родины – России, лишил себя участия в общественном богослужении. Теперь все его внимание обратилось на помощь русским военнопленным: он снабжал их книгами, посылал к ним священников. По окончании войны он занялся устройством братских могил русских воинов, погибших в плену.

Император Николай II понял и оценил японского святителя. По окончании войны Царь писал ему 9 октября 1905 г.:

«Вы явили перед всеми, что Православная Церковь Христова, чуждая мирского владычества и всякой племенной вражды, одинаково объемлет любовью все племена и языки. В тяжкое время войны, когда оружие брани разрывает мирные отношения народов и правителей, – Вы, по завету Христову, не оставили вверенного Вам стада, и благодать любви и веры дала Вам силу выдержать огненное испытание и, посреди вражды бранной, удержать мир веры и любви в созданной Вашими трудами Церкви»…

Нравственному влиянию святителя надо приписать и то, что дружественные отношения между обеими воевавшими странами быстро восстановились и продолжались до 1917 г. В воздаяние за заслуги перед Православной Церковью, Святейший Правительствующий Синод возвел епископа Николая в сан архиепископа.

Прощание с японским апостолом

Между тем, жизнь святителя приближалась к концу. В 1908 г. в помощь святителю приехал епископ Сергий (Тихомиров), и Владыка стал передавать ему все церковные дела (Епископ Сергий был возведен в сан митрополита Священным Синодом Русской Православной Церкви, возглавляемом митрополитом Сергием (Страгородским), в 1931 г. за восстановление пострадавшего во время землетрясения Воскресенского собора. Интересно отметить, что и Патриарх Сергий, будучи архимандритом, был сотрудником архиепископа Николая и написал о нем много интересных воспоминаний).

Торжественно прошло празднование 50-летия пребывания архиепископа Николая в Японии, но после этого он начал быстро угасать. Последний раз он служил Божественную литургию в первый день Рождества Христова. 2 февраля нашел в себе силы обсудить с епископом Сергием дальнейшую деятельность миссии (к этому времени число православных японцев достигло 33 тысяч человек).

Обычно, спевки хора проходили в комнате, смежной с кельей святителя, но в этот день, чтобы не беспокоить умирающего, перешли в другое место. Владыка попросил певчих вернуться и спеть его любимое «На реках Вавилонских».

Скончался Владыка 3 февраля 1912 г. во время чтения над ним отходной. Тело почившего перенесли в крестовую церковь. Православные японцы всех лет и сословий, даже матери с грудными детьми, переполнили храм. Чтение Евангелия прерывалось панихидами, так было до самого погребения. Десятки тысяч православных и иноверцев провожали гроб до кладбища Янаки. Император Японии прислал венок. Так прощался народ Японии со своим Апостолом.

Смотреть встроенную онлайн галерею в:
http://rpcne.ru/index.php/arhiv/787-5-09-2015g-13-sentyabrya-moshchi-svyatitelya-nikolaya-yaponskogo-v-nakhodkinskoj-eparkhii#sigProId6510c31334

Составил протоиерей Серафим Ган